Ее перебил частый цокот копыт, и на поле появилась Диана. Всем своим существом она была нацелена на препятствие и то, что за ним находится, но приметила, что кто-то толчется в воротах. Молодая женщина держалась в седле так легко, словно успела проездить не больше получаса. Слившись с конем, Диана направила его прямо на изгородь, изготовила к прыжку и с треском, подняв фонтаны грязи, перемахнула через препятствие. Ее фигура, высоко поднятая голова, сдержанная радость, уверенная суровость порыва — такой великолепной картины ни Джек, ни Стивен прежде не видели никогда. Она не обращала на них ни малейшего внимания и при этом была удивительно хороша. Случись миссис Уильямс увидеть, с какими лицами мужчины наблюдали за полетом ее резвой племянницы, она бы надолго лишилась сна и покоя. Но сейчас миссис Уильямс с нетерпением ждала бала. Она готовилась к нему почти так же тщательно, как Джек Обри: все поместье Мейпс Корт было битком набито газом, муслином и тафтой. Голова ее была полна всяческих планов; один из них заключался в том, чтобы на эти дни услать Диану куда-нибудь с глаз долой. У старой матроны не было определенных подозрений, но она нюхом чуяла опасность и с помощью полудюжины посредников и такого же количества писем сумела отыскать сумасшедшего кузена, оставленного семьей без присмотра. Но отказаться от условий приглашения, произнесенного и принятого прилюдно, было нельзя, поэтому было оговорено, что утром четырнадцатого февраля один из гостей капитана Обри сопроводит Диану в Чампфлауэр.
— Тебя ждет доктор Мэтьюрин, Ди, — сообщила кузине Сесилия. — Он выгуливает свою лошадь, облачившись в новый сюртук цвета бутылочного стекла с черным воротником и новый парик, с ленточкой. Наверное, затем-то он и ездил в Лондон. Ты одержала еще одну победу, Ди. Обычно он такой страшный и небритый.
— Перестань высовывать нос из-за гардины, точно какая-нибудь служанка, Сисси. И одолжи мне твою шляпку, хорошо?
— А теперь он просто великолепен, — гнула свое Сесилия, по-прежнему глядя в окно, отогнув газовую занавеску. — На нем еще и жилет в горошек. Помнишь, как он вышел к обеду в ковровых шлепанцах? Если бы он следил за собой, то был бы почти красив.
— Тоже мне победа, — вмешалась миссис Уильямс. — Судовой лекарь без гроша за душой, чей-то бастард и к тому же папист в придачу. Фу на тебя, Сисси. Как можно говорить такие вещи!
— Доброе утро, Мэтьюрин, — сказала Диана, спустившись вниз. — Надеюсь, я не заставила себя долго ждать. Какая у тебя славная лошадка, клянусь, эта красотка не здешней породы! Ты, наверно, откуда-то привез ее?
— Доброе утро, Вильерс. Ты опаздываешь. И опаздываешь намного.
— Это единственная привилегия женщины. Ты не догадываешься, что я женщина, Мэтьюрин?
— Я вынужден это предположить, поскольку ты не ощущаешь движения времени и не желаешь при этом смотреть на часы. Хотя я не могу понять, почему пустяковый вопрос о половой принадлежности может заставить мыслящее существо, причем такое умное, как ты, тратить понапрасну половину этого прекрасного солнечного утра. Дай я помогу тебе сесть на лошадь. Половые отноше…
— Молчи, Мэтьюрин. Здесь нельзя произносить таких слов. Мы и без того достаточно плохо вели себя вчера.
— Вчера? Ах да. Но я не первый, кто произнес, что ум — это неожиданное совокупление идей. Напротив. Это общеизвестная истина.
— С точки зрения моей тетушки, ты первый мужчина, который осмелился изречь такой срам на публике.
Они вдвоем поднимались по Хеберден Даун. Стояло тихое солнечное утро с небольшим морозцем; свежий воздух мешался с запахом конского пота, слышалось поскрипывание сбруи и фырканье лошадей.
— Женщины, как таковые, меня нисколько не интересуют, — заявил Стивен. — Только отдельные представительницы этого пола. И еще — Полкари, — добавил он, кивнув в сторону долины. — Там-то я и увидел тебя впервые верхом на гнедой кобылке твоей кузины. Давай прогуляемся там завтра. Я покажу тебе удивительное семейство, целое сборище пестрых горностаев.
— С завтрашним днем ничего не выйдет, — отвечала Диана. — К сожалению, мне надо ехать в Дувр к одному пожилому джентльмену, у которого не все дома. Он приходится мне каким-то дальним родственником.
— Но к балу ты вернешься? — вскричал Стивен.
— Конечно, об этом мы договорились. Меня должен проводить некий мистер Бабингтон. Разве капитан Обри тебе ничего не сказал?
— Вчера я вернулся поздно ночью, а утром мы с ним почти не разговаривали. Но я сам должен отправиться в Дувр на следующей неделе. Можно зайти к тебе на чашку чая?
— Конечно, можно. Тем более что мой родственник мистер Лаундс воображает себя чайником. Он сгибает вот таким образом одну руку, изображая ручку, затем другую, словно это носик чайника, и заявляет: «Вы не доставите мне удовольствие налить вам чашку чая?» Так что более удачного адреса ты бы и не нашел. Но разве тебе не надо снова ехать в город?
— Надо. Я там пробуду с понедельника до четверга.
Она придержала лошадь, та пошла шагом. С неуверенностью и робостью, делавшими ее так похожей на Софи, она проговорила:
— Мэтьюрин, можно попросить тебя об одном одолжении?
— Разумеется, — отвечал Стивен, глядя ей прямо в глаза, но, увидев в них страдальческое выражение, быстро отвел свой взор в сторону.
— По-моему, ты не представляешь, каково мое положение в этом доме… Ты не смог бы продать эту безделушку? Мне же нужно хоть как-то принарядиться для бала.
— И какую цену мне запросить?
— Ты думаешь, они сами не назначат цену? Если предложат фунтов десять, это и будет красная цена. Коли удача мне улыбнется и ты выручишь такую сумму, тогда сделай еще большее одолжение: вели Гаррисону из Ройял Эксчендж сразу же отправить мне все, перечисленное в этом списке. Вот образчик ткани. Он может прислать мне платье почтовой каретой в Льюис, и посыльный заберет его оттуда. Надо же мне что-то надеть…
Что-то надеть… Выбранное, оплаченное и завернутое в атласную бумагу, платье утром четырнадцатого февраля было положено в саквояж, стоявший в прихожей дома мистера Лаундса.
— Вас желает видеть мистер Бабингтон, мадам, — объявила служанка.
Диана кинулась в гостиную. Улыбка тотчас же поблекла на ее лице. Она еще раз взглянула на пришельца, который оказался куда менее представительным, чем она ожидала. Субтильный субъект в теплом плаще с пелериной пропищал:
— Миссис Вильерс, мадам? Докладывает Бабингтон. Я к вашим услугам, мадам.
— Мистер Бабингтон, доброе утро. Как поживаете? Капитан Обри сказал, что вы будете настолько добры, что захватите меня с собой в Мелбери Лодж. Когда вы изволите отправиться? Мы не должны застудить вашу лошадь. У меня с собой саквояж. Он стоит у входной двери. Не выпьете ли бокал вина перед дорогой? Хотя вы, морские офицеры, предпочитаете ром?
— Глоток рома на дорожку, чтоб не простудиться, — это то, что доктор прописал. Вы не составите мне компанию, мадам? Сегодня такая холодрыга.
— Маленькую рюмку рома и побольше воды туда, — прошептала Диана, обращаясь к служанке.
Однако девушка смутилась, увидев во дворе странный двухколесный экипаж, и, не расслышав слово «вода», принесла высокий стакан, до краев наполненный коричневой жидкостью, который мистер Бабингтон опустошил с большим достоинством. Диана еще больше встревожилась, завидев диковинную двуколку и нервничающую лошадь, которая выкатывала белки глаз и прядала ушами.
— А где ваш грум, сэр? — спросила она. — На кухне?
— Нашей команде никаких грумов по штатному расписанию не положено, мадам, — отозвался Бабингтон, смотря на молодую женщину с нескрываемым восхищением. — Я сам веду корабль. Вы позволите помочь вам? Ставьте вашу ножку на подножку и усаживайтесь. А багаж мы закрепим сзади этими ремнями. Все a-tanto [7]? Отворяй ворота, — сказал он садовнику, и экипаж вылетел со двора, сильно ударившись о выкрашенный белой краской воротный столб.
Завидев, как мистер Бабингтон обращается с кнутом и вожжами, Диана огорчилась еще больше. Она выросла среди кавалеристов и в жизни не видела ничего подобного. И как только этому шуту гороховому удалось доехать из Арандела, не вывалившись из экипажа? Она с тревогой вспомнила о привязанном сзади бауле и после того, как они свернули с большой дороги и, то взбираясь вверх, то едва не скатываясь в канавы, покатили по извилистым проселкам, произнесла:
— Так дело не пойдет. Этого юношу надо осадить.
Дорога все круче взбегала к вершине холма, за гребнем которого находился бог знает какой крутизны спуск, на котором наверняка можно сломать шею. Лошадь перешла на шаг. Ее кормили бобами, на что указывало оглушительное, продолжительное испусканье газов.
— Прошу прощения, — смущенно произнес мичман, когда скотина сделала паузу.
— Какие пустяки, — холодно произнесла Диана. — А я думала, это лошадь.
